Из классиков

Я опять спустился в лифте, взял такси и велел везти себя к Эрни. Это
такой ночной кабак в Гринич-Вилледж. Мой  брат,  Д.Б.,  ходил  туда  очень
часто, пока не запродался в Голливуд.  Он  и  меня  несколько  раз брал  с
собой. Сам Эрни - громадный негр, играет на рояле. Он ужасный  сноб  и  не
станет с тобой разговаривать, если ты не знаменитость и не  важная  шишка,
но играет он здорово. Он так здорово играет, что иногда даже  противно.  Я
не умею как следует объяснить, но это так. Я очень люблю слушать,  как  он
играет, но иногда  мне  хочется  перевернуть  его  проклятый  рояль  вверх
тормашками. Наверно, это оттого, что иногда по его  игре  слышно,  что  он
задается и не станет с тобой разговаривать, если ты не какая-нибудь шишка.

(...)

Даже в такой поздний час  у  Эрни  было  полным-полно.  Больше  всего
пижонов из школ и колледжей.  Все школы  рано  кончают  перед  рождеством,
только мне не везет. В гардеробной номерков не хватало, так было тесно. Но
стояла тишина - сам Эрни играл на рояле. Как в церкви, ей-богу, стоило ему
сесть за рояль - сплошное благоговение,  все на него молятся.  А по-моему,
ни на кого молиться не стоит.  Рядом со мной какие-то пары ждали столиков,
и все толкались,  становились на цыпочки, лишь бы взглянуть на этого Эрни.
У  него  над  роялем  висело  огромное  зеркало,  и  сам  он  был  освещен
прожектором, чтоб все видели его лицо, когда он играл. Рук видно не было -
только  его физиономия. Здорово заверчено. Не знаю, какую вещь  он  играл,
когда  я  вошел, но он изгадил всю музыку.  Пускал эти  дурацкие  показные
трели на высоких нотах, вообще кривлялся так, что у меня живот заболел. Но
вы  бы  слышали,  что вытворяла толпа,  когда он кончил.  Вас бы, наверно,
стошнило.  С  ума посходили.  Совершенно  как те  идиоты в  кино,  которые
гогочут,  как  гиены,  в самых несмешных местах.  Клянусь богом,  если б я
играл  на  рояле или на  сцене  и  нравился  этим  болванам,  я  бы считал
это личным оскорблением. На черта мне их аплодисменты? Они всегда  не тому
хлопают, чему надо. Если бы я был пианистом, я бы заперся в кладовке и там
играл.  А  когда  Эрни  кончил и  все  стали  хлопать  как  одержимые,  он
повернулся на табурете и поклонился этаким деланным,  смиренным  поклоном.
Притворился,  что он, мол, не  только  замечательный  пианист,  но  еще  и
скромный  до чертиков.  Все это была сплошная липа - он такой сноб,  каких
свет не видал. Но мне все-таки было  его немножко жаль.  По-моему,  он сам
уже не разбирается,  хорошо он играет или нет.  Но  он  тут  ни  при  чем.
Виноваты эти болваны,  которые ему хлопают, - они кого угодно испортят, им
только дай волю.  А у меня от всего этого опять настроение стало  ужасное,
такое гнусное, что я чуть не взял пальто и не вернулся к себе в гостиницу,
но было слишком рано, и мне очень не хотелось остаться одному.